Восемь-восемь, или Предсвадебный марафон - Страница 47

А все-таки она в этой глуши окончательно с катушек съехала. Тоже мне, нашла искусствоведа! Мнение Фомича как истина в последней инстанции. Да кто он такой? Ну, бывший военный, теперь вот лесник. И каким это, позвольте узнать, местом он имеет отношение к живописи? Да никаким, если его собственных поделок не считать. Впрочем, там и глядеть не на что. Если и есть удачно исполненные места, то они просто тонут на общем малярном фоне. И вот одобрения такого человека она сейчас ждет как манны небесной?

Кристина еще раз удивилась сама себе, но размышлять на эту тему ей сейчас совершенно не хотелось. А хотелось ворваться в дом и радостно закричать прямо от порога: «Готово! Сделала!», — и услышать, как доволен этому Фомич. Собственно говоря, именно так она и поступила.

— Ну, давай, показывай! Не суетись, а то еще смажешь чего доброго!

— Вот! Только сама смотреть не буду. Не могу еще. Перед глазами все плывет, одни цветные пятна!

— Ну, это ты переработала. Вот куда так торопилась, а? Егоза! Работа радость должна приносить, не дело себя загонять до потери пульса! Что, в ближайшие пару дней лес спилить должны? Погода испортится? Краски отнимут? Передохнула бы денек, так нет: все куда-то спешишь, не пойми куда!

— Не могу я так! Умом понимаю, что вы, наверное, правы, а все равно так не умею!

— А ты учись! Пригодится, еще не раз меня потом добрым словом помянешь! Спешка делу только вредит, если ты, конечно, охотой на блох не занимаешься. Там она в самый раз будет.

— Фу! Вот уж чем никогда не занималась, так это охотой на блох! Гадость какая!

Фомич принялся внимательно разглядывать новую работу Кристины. Он то пододвигался поближе, то наоборот, вставал и отходил от стола, рассматривая пейзаж издали, но ничего не говорил. Так прошло минуты две, хотя для Кристины они показались целой вечностью. Она следила за выражением лица Фомича, чтобы хоть приблизительно угадать, о чем он думает, и как ему понравилась картина, но увы: Фомич был непроницаем. Наконец, он вынес свой вердикт:

— Да, девонька, не ошибся я в тебе. Ты — талант, самородок, каких мало. Я вот смотрю на твою работу и глаз оторвать не могу. Манит она меня, волнует. Вроде и точность, как на фотографии, а при этом в каждой малости твоя душа чувствуется. Видно, что ты неравнодушна была к тому, что писала. С огромной любовью ты это рисовала, все, как живое получилось. Так что готовься, буду теперь к тебе приставать!

— Не поняла?

— Хочу выпросить у тебя эту красоту. Если подаришь, я для нее рамку сделаю, повешу на стену и буду тебя вспоминать, когда уедешь. Если для себя оставить хочется — без проблем, ты скажи, я пойму. Просто не могу удержаться, чтоб не попросить. Уж больно она меня радует! Давно такого не видывал!

— Да конечно, берите! Я-то на нее, честно говорят, уже и смотреть не могу. Лучше потом другую себе нарисую. Я теперь уже поняла, что вы имели в виду, когда говорили, что надо думать, как и что рисуешь. Этот пейзаж у меня вроде проба пера получился. Главное, я теперь знаю, как буду следующие вещи делать. Уже почувствовала, поймала руками. Труднее, конечно, чем раньше, но оно того, кажется, стоит.

— Спасибо Кристина, уважила! Только тогда у меня к тебе еще одна просьба будет.

— Какая же?

— Автограф свой черкани в уголочке. Такая вещь заслуживает подписи, чтобы все знали, кто ее рисовал. Прямо кистью, краску подходящую возьми — и вперед.

— Ну, если вы настаиваете…

— Еще как настаиваю!

— Ну, хорошо, сейчас исполню.

Кристина взяла тонкую кисточку, выбрала на палитре самое темное пятно, обмакнула в него кисть и аккуратно вывела в правом нижнем углу: «Кристина». Если она оставляла свой знак, то всегда подписывалась именно так, без фамилии. Зато обязательно добавляла виньетки и проводила стремительную черту под именем, словно авторское клеймо ставила. Может, и есть где-нибудь еще одна Кристина-художница, но вот такой подписи у нее точно нет.

Довольный Фомич дождался, пока она не выведет последнюю буковку, потом забрал пейзаж и положил на самый верх шкафа — сохнуть. Как минимум пара дней уйдет, а если краски было взято густо и толстым слоем, то и три-четыре. Потом можно еще и лаком специальным покрыть для большей сохранности.

Кристине было очень приятно, что Фомичу так понравился ее рисунок, что он даже выпросил его себе на память. Чуть-чуть узнав Фомича, она была уверена, что он действительно сказал то, что думал, когда назвал ее талантом и самородком. Значит, ей и вправду удалось сделать то, о чем он говорил, совместить невозможное: передать в статичной картине живую и постоянную меняющуюся природу. Это ли не повод чувствовать себя сегодня на седьмом небе от счастья?

Жаль, конечно, что Иван этого не увидел, а то бы тоже за нее порадовался. Он всегда очень гордится всеми ее достижениями, даже самыми малюсенькими. Хотя, сам виноват: нечего было отсюда бежать, да еще так трусливо, не попрощавшись. Ну, это его проблема. В итоге сейчас мается в душной Москве вместо того, чтобы вместе купаться в реке, да лакомиться ягодами. Мог бы столько рыбы наудить, что еще бы целый год об этом вспоминал, да рассказывал! А, его дело. Как захочет, так и приедет, в конце концов. А она пока отдохнет по полной программе, раз уж такая оказия вышла. А то в этом году еще и загореть толком-то не успела! Разве что на озере чуть-чуть подрумянилась, когда из себя гребца изображала.

А кстати: все-таки интересно, когда Иван сюда за ней приедет? А то чем дальше, тем больше не хочется у Фомича деньги на обратную дорогу воровать. Уж больно хороший он мужик, жаль его обижать. Легче уж дождаться, когда он свой Уазик отремонтирует.